Наркотический иммунитет⁰⁰

Анатолий Вассерман

   Тема этой статьи обросла множеством предрассудков. Некоторые из них даже воплощены в законах. Поэтому прежде всего сообщаю: я считаю искусственное воздействие на сознание делом крайне вредным, опасным, допустимым разве что в медицинских целях — то есть для предотвращения ещё большего вреда⁰¹. Но всякая ли тактика борьбы с таким воздействием приемлема и эффективна?

   Почти всякая достаточно сложная система существует по закону ле Шателье — в ответ на внешнее воздействие меняется так, чтобы последствия этого воздействия оказались как можно меньше. Бывают, конечно, и системы, способные даже на малое внешнее воздействие ответить безудержными самоподдерживающимися переменами — положительной обратной связью. Но такие системы неустойчивы и поэтому недолговечны: например, снежный покров в горах может сойти лавиной даже от громкого звука — вечным он кажется лишь потому, что на место сошедших лавин ложатся новые снегопады. Системы же долговечные вынуждены поддерживать внутреннее равновесие — гомеостаз.

   Животные — включая человека — достаточно сложны, чтобы существовать только благодаря непрестанному поддержанию гомеостаза. Причём — в отличие от неживых систем — поддерживают его активно, то есть могут менять не только те структуры, на которые непосредственно воздействует внешний мир, но и многие другие, связанные с ними лишь косвенно.

   В частности, если какое-то вещество, вырабатываемое внутри организма, начинает поступать в него извне, он может сократить — и даже вовсе прекратить — собственное производство⁰². Этим обычно объясняют абстинентный синдром — расстройства, вызванные отсутствием привычного наркотика.

   В организме постоянно вырабатываются, например, эндорфины — вещества, вызывающие расслабление и чувство удовольствия. Если вводить внутрь сходные по действию вещества (скажем, опиаты — морфин и его производные), производство эндорфинов остановится. Если теперь прекратить подпитку извне, человек испытает чувства, прямо противоположные эндорфиновым⁰³.

   Увы, общепринятая теория объясняет далеко не всё связанное с наркотиками. В частности, она слишком оптимистична. По ней от любого наркотика можно отказаться. Надо лишь подождать, пока организм доведёт внутреннее производство до прежнего — донаркотического — уровня⁰⁴. «Ломка» может быть тяжёлой, но если хватит воли и терпения, её рано или поздно удастся пережить⁰⁵.

   Практика заметно печальнее. Даже самые разрекламированные антинаркотические технологии — клиники, общины, монастыри — не обещают поголовного исцеления. Самые же распространённые — например, российские казённые — лекарни спасают, даже по официальным данным, всего одного из троих–четверых пациентов. По неофициальной же статистике, в лучшем случае один из десяти не возвращается на иглу хотя бы год после выхода из больницы.

   Дальнейший текст основан на заметке, прочитанной несколько лет назад в научно-популярном журнале. Таких изданий я читаю довольно много, так что сейчас не берусь вспомнить, где именно встретил столь интересную идею. Даже всезнающий Google не помог мне отыскать её. Наркомания — проблема слишком болезненная. Интернет завален такими горами связанных с нею материалов, что я так и не смог найти комбинацию ключевых слов, выводящую на нужную публикацию или хотя бы на другие работы, с нею связанные.

   Возможно, кому-то из читателей больше повезёт в розысках⁰⁶. Для меня же достаточно, что рассуждения в давней заметке показались мне вполне логичными. Поэтому изложу их в том виде, в каком они мне запомнились. А потом попробую рассказать, что — на мой взгляд — из них следует.

   Живой организм достаточно сложен, чтобы равновесие в нём поддерживали сразу несколько механизмов. Мощнейший из них — иммунитет: структура, истребляющая любые клетки, не соответствующие внутренним стандартам и не ведущие себя сообразно потребностям единого целого⁰⁷. В частности, иммунитет отвечает за борьбу с безудержно — злокачественно — размножающимися клетками. Поэтому, кстати, ослабление иммунитета повышает вероятность рака.

   Когда в организм попадает вещество, которое он может создавать самостоятельно, он снижает его выработку. Но если концентрация вещества не падает, организм сочтёт соответствующие клетки невосприимчивыми к управляющим воздействиям. А такие клетки иммунитет обязан истребить.

   Если иммунитет сработал в полной мере, то прекращение внешнего притока не может возобновить внутреннее производство вещества, вызвавшего столь крутые меры: клетки, способные к такому производству, уже отсутствуют⁰⁸. Посадка оказывается необратимой: взлететь с иглы уже не на чём.

   Допустив, что сказанное в заметке верно, сразу сделаю некоторые выводы.

   Так последствия приёма наркотика непредсказуемы. Чей-то иммунитет чувствителен, чей-то срабатывает медленно. Поэтому кто-то способен «завязать» и после нескольких лет сидения на игле, но куда чаще хватает считанных проб.

   Активность иммунитета зависит и от характера стимулятора. Морфин можно колоть довольно долго⁰⁹. Недаром он много лет входил в армейские наборы первой помощи при ранениях¹⁰. Правда, сейчас его заменили более слабым промедолом — морфин слишком часто воровали для чёрного рынка. А вот ацетоморфин — героин — чаще всего «ловит» человека чуть ли не с первой дозы.

   Понятно также, что необратимую привычку вызывает далеко не всё влияющее на психику. Например, действующие вещества чая, кофе, конопли не вырабатываются в самом организме человека — они только блокируют работу естественных механизмов торможения мозга. Поэтому, сколь ни приятно вызванное ими возбуждение, от них всегда можно отказаться. Правда, потом ещё долго будешь жалеть о приятных мгновениях — но психологическое привыкание преодолимо психологическими же методами, без физиологических проблем.

   Это, увы, не значит, что такие проблемы вовсе не возникнут. В системе столь сложной, как живой организм, едва ли не любое воздействие вызывает множество разнородных эффектов. Так, кофеин стимулирует работу почек до степени, способной вызвать серьёзные расстройства. А каннабиол и его производные, по некоторым данным¹¹, могут необратимо нарушить высшие и тончайшие функции психики. Но по крайней мере понятно: стратегии борьбы с маком и чаем должны быть принципиально разными.

   Ясно, почему этиловый спирт, в заметных дозах воздействующий немногим слабее (а в некоторых отношениях и сильнее) опиатов, вызывает необратимое привыкание значительно реже. Он входит в цикл Кребса — цепочку биохимических реакций, обеспечивающих энергоснабжение каждой живой клетки¹². Иммунитет просто не может уничтожить всё связанное с выработкой алкоголя.

   Наконец, понятно явление «бытовых наркотиков» — вина в Европе, мака в Азии, табака в Америке… Дело не только в том, что люди, генетически не приспособленные к воздействию наркотика, популярного и общедоступного в каком-то обществе на протяжении многих веков, давно вымерли¹³. Не менее важно, что иммунитет не атакует вещества, с которыми сталкивается эмбрион или грудной младенец¹⁴. На этих стадиях ребёнка защищает мать: зародыш надёжно укрыт в её теле, а молоко содержит сильные антимикробные агенты (поэтому грудное вскармливание значительно полезнее искусственного — воспроизвести полный набор этих природных лекарств современным технологиям пока не под силу). Соответственно и взаимодействие с бытовыми наркотиками — вне компетенции иммунитета. А значит, не вызывает необратимой посадки на иглу¹⁵.

   Итак, предположение, что под давлением вводимых извне аналогов иммунитет разрушает внутренние системы производства биологически активных веществ, действительно объясняет многие явления, не вписывающиеся в распространённую теорию. Это позволяет надеяться: иммунная гипотеза верна. А если так — пойдём дальше: к предрассудкам, страхам, противоречивым законам…

   Если иммунитет работает столь жёстко, то в обществе всегда присутствуют люди, для которых приём наркотиков жизненно необходим.

   «Жизненно» — не преувеличение. Например, в отсутствие эндорфинов или хотя бы их искусственных заменителей практически каждое ощущение воспринимается как чудовищно болезненное. Любой нервный сигнал прежде всего оценивается на предмет опасности. Эндорфины, похоже, балансируют систему этой оценки. Без них каждый сигнал — даже очень слабый или вообще не связанный ни с какими нарушениями — воспринимается как опасный, то есть вызывает боль. Организм же, считающий любое действие (и даже бездействие) опасным, может вовсе прекратить жизнедеятельность.

   Далеко не каждый попадает в столь безнадёжное положение по доброй воле. Кое-кто не представляет себе отдалённых последствий: в доступной мне литературе — за исключением заметки, из которой выросла эта статья — я доселе не видел внятных объяснений причины возможной необратимости наркотической зависимости. Кое-кто страдает от медицинских случайностей: даже при очень аккуратном послеоперационном обезболивании возможны чрезмерно резкие реакции организма. Кого-то и вовсе сажают на иглу принудительно: это один из весьма распространённых преступных способов истязания и мести…

   Каковы бы ни были причины, следствие всегда одно и то же: человек зависит от наркотиков до конца жизни. И как бы коротка ни была эта жизнь — хочется не сокращать её ещё резче, да и мучиться не всякому охота. Поэтому страдалец вынужден регулярно принимать то, что и ввергло его в беду.

   Следовательно, мы покидаем пределы биологии, переходя в сферу экономики — удовлетворения потребностей ограниченными средствами.

   Законы этой сферы познаны далеко не в полной мере. Говорят даже, что экономика — единственная наука, где можно одновременно получить Нобелевские премии за взаимоисключающие утверждения. Поэтому многие склонны считать экономические законы субъективными, зависящими не от внешней реальности, а исключительно от воли хозяйствующих субъектов.

   На самом же деле непознанность законов природы не мешает им действовать неукоснительно: брошенный в небо камень падал на землю задолго до рождения не то что Нъютона, но даже Аристотеля. Законы человеческой природы — не исключение. Мы действительно знаем о них пока далеко не всё. Но и того, что уже известно, хватает, чтобы безошибочно предсказывать поведение человека во многих случаях. В том числе и в случае наркомании.

   Выражение «ограниченные средства» на первый взгляд кажется не относящимся к наркотикам. Мак или кока растут практически без вмешательства человека и доступны за сущие гроши. Коноплю и вовсе растят в хозяйственных целях, так что «дурь» становится бесплатным приложением к пеньковым канатам или модным сейчас сверхпрочным вариациям на джинсовую тему.

   До начала XX века примерно так во всём мире и было. Любой наркотик был доступен любому желающему при минимальных усилиях. Излишне активных потребителей не уважали, но и не боялись. Медики (по многовековому опыту) спокойно обезболивали опием, тонизировали кокой и эфедрой. Доктор Уотсон предостерегал Шерлока Холмса от злоупотребления морфином и кокаином¹⁶, но не считал его потерянным для общества. Бессчётные припортовые опиекурильни¹⁷ — предмет опасливого любопытства (а порою и место развлечения пресыщенных сливок общества) — не считались рассадниками безудержной пагубы.

   Правда, в XIX веке Великобритания четырежды вела с Китаем опиумную войну. Но морская империя вовсе не пыталась пресечь торговлю наркотиком. Наоборот, она добивалась снятия местных ограничений на эту торговлю. Англичане предлагали опий из мака, выращенного на севере их индийских владений, в нынешнем Пакистане¹⁸, значительно дешевле обычных китайских цен — но в уплату брали не товары, а только серебро. Власти Поднебесной боролись с дефицитом платёжного баланса, а заодно и защищали местных производителей.

   Себестоимость синтетических наркотиков тоже скромна. Предотвратить возникновение примесей, ещё более ядовитых, чем основной препарат, можно лишь точной работой. Но современные химические технологии достаточно развиты — требуемое качество производства достигается без чрезмерных затрат.

   Тем не менее нынешние цены наркотиков фантастически высоки, а к стоимости производства не имеют ни малейшего отношения. Цена опережает стоимость, пока спрос опережает предложение. Значит, на наркорынке опережение несообразно велико: платёжеспособный спрос далеко не удовлетворён.

   Свободный рынок не может оставаться в столь неравновесном состоянии долго. Даже если уход потребителей невозможен (а наркоман, чья внутренняя секреция выжжена иммунитетом, не может отказаться от губительного пристрастия), появляются новые производители — и спрос насыщается.

   Искусственно монополизировать рынок, ограничив приток на него новых производителей, тоже практически невозможно. Сколь ни выгоден уже присутствующим дельцам сговор — рано или поздно либо кто-нибудь из них нарушит его, чтобы извлечь дополнительную выгоду¹⁹, либо кто-то извне ворвётся на поделённый рынок, чтобы переделить его в свою пользу²⁰.

   Некоторые экономические школы (например, австрийская, которую лично я считаю едва ли не наиболее убедительной из ныне существующих) вообще считают, что монополия невозможна без прямого вмешательства государства²¹. И как раз применительно к наркомании такое вмешательство более чем очевидно.

   Основная в нынешнем мире версия антинаркотического законодательства делает упор не на просвещении потенциальных жертв²². Правда, эффективные технологии антинаркотической пропаганды ещё предстоит отрабатывать. Но нынешние успехи рекламы, нейролингвистического программирования и других психологических трюков позволяют надеяться на изрядные успехи — если, конечно, в разработку будут вложены достаточные силы и средства.

   Не слишком заботятся законодатели и об излечении тех, с кем несчастье уже стряслось²³. Например, новейшая версия российского закона практически исключает негосударственное лечение. Следовательно, резко сужено поле поиска новых методов борьбы с общественным бедствием: казённые клиники по понятным причинам склонны придерживаться стандартных, официально признанных (пусть и безнадёжно устаревших) технологий.

   Всё это, впрочем, и понятно. Больные обращались к лекарям задолго до появления не то что законов, но и государства вообще. И пропагандой здорового образа жизни врачи занимаются не только по принуждению, но и по собственной воле: вопреки распространённым анекдотам, им вовсе не выгодны массовые заболевания — для заработка более чем достаточно и болезней, возникающих независимо от поведения, просто по неизбежным законам природы. Государство же может проявить себя прежде всего в том деле, где его монополия признана (хотя и постоянно нарушается) — в сфере насилия. Поэтому государственная программа борьбы с наркотиками неизбежно сосредоточится на принуждении.

   Принудительно ограничить потребление наркотика вряд ли возможно. Даже если казнить наркоманов (что случалось не раз — например, на Руси ещё в пору юности Петра Великого курильщикам рвали ноздри, а продавцов табака зачастую сжигали вместе с товаром), всё равно время от времени появляются новые.

   Зато ограничить продажу наркотиков технически не так уж сложно. Правда, к нулю она всё равно не сведётся (это будет подробнее рассмотрено ниже). Но можно по крайней мере добиться, чтобы предложение оказалось заметно меньше спроса. И цена отрывается от стоимости.

   Итак, именно благодаря неусыпной заботе государства о нашем здоровье рынок наркотиков оказывается баснословно выгоден. Естественно, никого из его участников не смущает, что весь он объявлен преступным: ещё задолго до Маркса сказано (Карл Генрихович лишь цитировал в «Капитале» хрестоматийно известный в его эпоху текст), что при 300 % прибыли нет такого преступления, на которое капитал не рискнул бы даже под страхом виселицы. В данном же случае жертвы сами умоляют, чтобы преступление совершалось вновь и вновь.

   Если ограничения приводят к безудержному росту цены — рано или поздно денег хватит на преодоление даже государственных препятствий. Как отмечал ещё Филипп Македонский²⁴, осёл, гружёный золотом, возьмёт любую крепость.

   Приёмы штурма антинаркотических крепостей не сводятся к подкупу правоохранителей и спецслужбистов. Например, немалая доля доходов идёт на содержание арестованных торговцев и курьеров, а главное, их семей: зная, что провал не обернётся голодом и разорением родных и близких, да и условия жизни в тюрьме окажутся сносными, можно и рискнуть лишний раз.

   Совершенствуются и схемы ведения бизнеса, чтобы предельно сократить и риск, и его возможные последствия. Например, схема сетевого маркетинга, хорошо знакомая нам по гербалайфу и косметике Mary Kay, впервые разработана молодыми и сообразительными американскими экономистами по заказу гангстеров именно для распространения наркотиков²⁵.

   Наконец, появляются и новые наркотики. Иногда от безвыходности: кокаин вошёл в европейскую практику как первое — и долгое время единственное — средство местного обезболивания. Порою с самыми благими намерениями: например, героин создан как средство избавления от пристрастия к морфину.

   А иной раз наркотическое действие возможно (или хотя бы мерещится) у совершенно невинных веществ. Так, в шоколаде есть (хотя в очень малой концентрации) производные каннабиола. Запретим шоколад или разрешим коноплю?

   При подготовке этой статьи я зашёл на сайт http://www.usdoj.gov/dea управления лекарственного принуждения²⁶ отделения²⁷ справедливости²⁸ правительства Соединённых Государств Америки. На заглавной странице сайта — предупреждение о свежеобнаруженном наркотическом действии совершенно легального обезболивающего вещества²⁹. Если его принимать в таблетках, как задумали разработчики, то оно растворяется сравнительно медленно и практически не рождает побочных воздействий³⁰. Но если растереть таблетку и разом проглотить — а ещё лучше вдохнуть — порошок, концентрация дойдёт до уровня, дающего эффекты, сопоставимые с опиатными.

   Понятно, что в таких условиях полностью пресечь наркоманию невозможно. Государственное принуждение обречено следовать в хвосте событий. Пока мы не научимся радикально менять всю систему работы иммунитета, сколько-то наркоманов будет присутствовать всегда и в любом обществе. И попытки отсечь их от губительного зелья приведут лишь к его подорожанию.

   Правда, кое-кто надеется: наркотик может стать просто не по карману наркоманам. Увы, надежда несбыточна. Не хватит легальных доходов — наркоман пойдёт нелегальным путём. Низовой слой пирамиды распространения наркотиков составляют в основном сами их жертвы — для них это самый доступный способ заработка. И это ещё лучший вариант. Мелкий уличный грабитель иной раз готов убить случайного прохожего ради нескольких долларов на очередную дозу. Ведь эта доза порою отделяет самого наркомана от смертных мук.

   Значит, рынок сбыта наркотиков всегда будет платёжеспособен. Всегда будет привлекать торговцев. И они всегда будут достаточно изобретательны.

   Словом, рано или поздно наркоторговля преодолевает любые искусственные препоны. Природа — в том числе и природа человека — сильнее законов, продиктованных нашими неизбежными заблуждениями. Уж кто-кто, а мы — граждане страны, более семидесяти лет пытавшейся создать нового человека — знаем это по собственному (порою очень печальному) опыту.

   По мере совершенствования наркорынка технологии обхода государственных препятствий отлаживаются настолько, что становятся доступны чуть ли не любому желающему. Прибыльным делом занимается всё больше народу. Предложение подравнивается под спрос. И цена приближается к стоимости.

   Кроме того, есть и рисковые игроки, надеющиеся проскочить мимо казённых сетей и обратить в свою пользу часть денег, обычно расходуемых на их прорыв. Лет двадцать назад читал я боевик, где наркокурьер гарантировал клиентам полное возмещение в случае потери партии товара. Организация, от чьего имени давалась гарантия, не существовала. Курьер просто понимал: попадётся с поличным — скорее всего погибнет, и платить неустойку не придётся. Но пока это не случилось, он клал в карман изрядную надбавку к обычной цене перевозки — якобы за страховку.

   Конечно, чаще всего лихие одиночки действительно кончают так же плохо, как в этом боевике. Но цену они успевают изрядно сбить.

   Между тем объективные издержки борьбы с правоохранением достаточно велики, чтобы цену наркотиков приходилось поддерживать высокой. Если она падает слишком низко — вся налаженная система может заглохнуть.

   Единственный способ предотвратить такой исход, нежелательный для всех участников рынка — подстёгивание спроса. В расширении рынка сбыта заинтересован любой торговец. Но если рынок искусственно ограничен государством — его расширение становится жизненно необходимо.

   «Жизненно» не только для продавцов, но и для покупателей. На последних стадиях героиномании укол нужен чуть ли не каждые 4–5 часов. Если за распространителями наркотиков охотятся — нет никакой гарантии, что торговец найдётся в любой нужный момент. Стало быть, желательно, чтобы поблизости были другие наркоманы, у которых можно занять вожделенную дозу. В условиях принудительно ограниченного рынка едва ли не каждый наркоман старается его расширить, заразив своей пагубной страстью побольше знакомых.

   Обычно для расширения рынка требуются изрядные усилия производителей: изучение потребностей, искусственное их формирование, реклама… Маркетинг наркотиков несравненно проще: дал несмышлёнышу первую дозу героина бесплатно — и он твой на все три–пять лет, что ему остались.

   Впрочем, героина всё-таки многие боятся: как ни плоха нынешняя антинаркотическая пропаганда, но многие всё же достаточно умны, чтобы даже несмотря на неё понять опасность. Но если человек попробует что-то, не вызывающее необратимого привыкания, он может поверить, что и подлинные наркотики столь же безобидны. Закон, не отличающий коноплю от мака, резко повышает риск перейти черту, откуда нет возврата.

   К счастью, люди в среднем умнее законов. Медицинская статистика указывает: почти каждый опиеман раньше пробовал коноплю. Но судя по той же статистике, лишь ничтожная доля любителей конопли переходит на мак.

   Увы, среди законодателей — а главное, среди избирателей, чьё мнение они пытаются выразить — слишком немногие знакомы с экономическими законами, обращающими благие намерения в пагубные последствия.

   Впрочем, даже совершенно не сведущим в теории доступны некоторые опыты, её подтверждающие. Например, легендарный «сухой закон» в Соединённых Государствах Америки, объявивший преступным распространение спиртного.

   К моменту его введения уже был доступен опыт аналогичного запрета в России: с началом Первой Мировой войны имперская власть попыталась пресечь растрату сил и средств своих подданных. Последствия были неизбежны: усиленная контрабанда, массовое самогоноварение, подпольная торговля…

   Увы, за океаном никогда не были склонны приглядываться к чужому опыту. Особенно к опыту страны, которую — несмотря на высочайшие в тогдашнем цивилизованном мире темпы развития — всё ещё считали варварской.

   Вдобавок протестантские фундаменталисты, господствовавшие в политике СГА с момента образования страны, свято веровали: любое следование природе грешно, и человек обязан преодолеть любой грех — а если не преодолел, то сам виноват и навеки проклят. Убеждение, может быть, и благородное — но не способствующее принятию исполнимых законов.

   Если же закон заведомо неисполним — он развращает всё общество, ибо наглядно доказывает, что исполнять законы вовсе не обязательно. В 1920-м, когда закон был принят, началось не только повальное распространение пьянства: ни до введения «сухого закона», ни после его отмены в СГА не пили так много, как во время его действия. Куда опаснее и долговечнее оказалось другое его последствие. Именно ради обеспечения этого пьянства сформировались первые в стране действительно массовые и хорошо выстроенные преступные организации. Причём то, что бандиты удовлетворяли всеобщий спрос, делало их в глазах общества не столько преступниками, сколько героями. Им прощались даже перестрелки с полицией (вообще на Западе не уважаемые: там представителям закона доверяют куда больше, чем у нас) и междоусобные войны, где гибли не только сами гангстеры, но и многие случайные свидетели³¹.

   К счастью, в конце концов здравый смысл возобладал. Фрэнклин Делано Рузвелт, вступив в 1933-м в должность президента, одним из первых указов отменил «сухой закон». Но было уже поздно. Преступные организации достаточно укрепились, чтобы найти себе новые источники дохода. Прежде всего — рынок тех наркотиков, которые даже железная воля Рузвелта не смогла легализовать.

   В момент введения «сухого закона» наркомания нигде в мире не считалась действительно опасной — иначе, наверное, его авторы сосредоточились бы на её искоренении, а до спирта просто руки не дошли бы. Наркотики в СГА запретили скорее «за компанию» — по пути к запрету алкоголя³².

   Но после указа Рузвелта компания распалась. Алкоголь вернулся в легальное русло. Прочие же наркотики остались вне закона. И люди, обитающие там же, с радостью ухватились за новый способ заработка.

   Более того, вся мощь правоохранителей, ранее распылённая по всему антиалкогольному фронту (то есть по всему населению страны), сосредоточилась на сравнительно небольшом участке. Барьеры заметно выросли. И в соответствии с законами экономики многократно выросла доходность дурманного рынка.

   Теперь уже сами преступники оказались заинтересованы в том, чтобы их деятельность продолжала считаться преступной. Рассказывают даже (хотя по понятным причинам рассказы эти пока не нашли документального подтверждения), что во всём мире организованная преступность тратит на лоббирование антинаркотических законов даже больше, чем на лоббирование законов антиоружейных (как известно, рост владения оружием самообороны — прежде всего скрытого ношения пистолетов и револьверов — неизменно влечёт за собой падение уровня насильственной преступности, причём одновременно растёт доля преступников, застигнутых с поличным, среди убитых и раненых).

   По мере ужесточения охоты на наркотики в СГА всё больше распространялась наркомания. В конце концов она достигла размаха, явно угрожающего стабильности всего общества. Людей, ни разу не сталкивавшихся с наркотиками, в стране почти не осталось³³. Соответственно и доля страдающих необратимой зависимостью возросла многократно.

   Между тем в странах, не охваченных праведной паникой, наркотики вовсе не представляли столь же серьёзной опасности. Так, в Великобритании, чья культура лежала в основе американской, любой врач имел право выписать рецепт на наркотики даже заведомому наркоману, если всерьёз полагал, что без дурмана тому действительно не обойтись. И доля наркоманов никогда не была заметна на фоне прочих душевных расстройств. Да и преступлений на почве наркомании было ничтожно мало. А уж преступления ради денег на очередную дозу и вовсе были невероятной экзотикой: те гроши, которые стоили ампулы и порошки в любой аптеке, куда легче добыть сравнительно честным путём.

   В 1950-е годы, переболев очередной волной гонения на коммунистов, власти СГА перебросили свой праведный гнев на наркоманов. Те стали массово перебираться через океан. Язык почти одинаковый, многие обычаи знакомы — а привычное зелье можно добыть без малейших проблем.

   Организаторы антинаркотической кампании бурно вознегодовали: намеченные жертвы ускользают! Они надавили на Великобританию (к тому времени уже практически утратившую статус великой державы и зависимую от американской политики) и добились принятия там почти точной копии своих законов. Естественно, через пару лет британская наркомания росла американским темпом.

   Наркоманы из обеих стран разбежались по государствам, где законы были разумнее. Гнев американских борцов следовал за ними. В считанные годы почти весь западный мир³⁴ под давлением самой влиятельной его державы принял сверхжёсткие антинаркотические законы. И отрасль, ещё недавно мало кого интересовавшая (те же мак, кока, эфедра и конопля росли сами собою в количествах, вполне покрывавших скромный повседневный спрос), стала одной из крупнейших (и преступнейших) в мире. Да и смертность от наркотиков выросла многократно. Словом, дорога, вымощенная благими намерениями, в очередной раз привела туда же, куда вела на протяжении всей истории человечества.

   В нашей стране издавна большее внимание обращают на исполнительную, а не на законодательную власть. Поэтому огонь журналистской критики сосредоточен на недавно созданной специальной службе по борьбе с наркотиками. Тем более что её активная работа ярко выявляет нелепость всей этой борьбы: чего стоит хотя бы уголовное преследование ветеринаров, по сути, только за то, что кетамин — препарат для обезболивания животных — в принципе (как почти любое сильное обезболивающее) способен одурманить человека³⁵!

   Между тем понятно: нелепость эту породила не сама служба. Её сотрудники честно выполняют профессиональный долг. Порою даже рискуют здоровьем и жизнью: сколь ни заинтересована в их работе вся система наркоторговли — каждый отдельный винтик этой системы дорожит прежде всего собственной свободой и готов отстаивать её любой ценой (тем более что любую цену всегда платят из чужого кармана).

   Беда только в том, что сам этот долг не стоит выполнять. Глава ведомства Черкесов, несомненно, столь же добросовестно, как за наркоторговцами и их товаром, охотился когда-то — в бытность свою руководителем 5-го управления Ленинградской госбезопасности — за диссидентами и антисоветской литературой. Но та охота заметала проблемы общества под ковёр и способствовала накоплению противоречий, в конце концов разразившихся социальным взрывом. Во взрыве погибла вся страна, чьи интересы Черкесов честно защищал.

   Конечно, полицейский тоже способен нарушить закон. Но бывает это куда реже, чем у нас обычно думают. Если полиция плоха — надо прежде всего проверить: а так ли хорош закон, ею исполняемый.

   В данном случае, как мы убедились, закон не просто плох. Он — как и все вариации на заданную век назад американскими фундаменталистами тему повального запретительства — смертоносен. Причём смертоносен не только косвенно (по рассмотренным выше экономическим механизмам), но и впрямую.

   Например, сверхмощное тонизирующее средство, популярное сейчас под названием «экстази», отключает чувство не только усталости, но и жажды. А ведь принимают его в основном те, кто хочет всю ночь — а то и сутки — напролёт плясать, не отвлекаясь на отдых. Мышечная нагрузка — да и просто жара в танцевальном зале — выгоняет из организма все запасы влаги. Но если всё это объяснишь несмышлёным юнцам, да ещё и предупредишь «Раз уж оказался так глуп, чтобы глотать всякую гадость — будь хотя бы настолько умён, чтобы за ночь выпить по меньшей мере пару литров обычной воды» — ретивые законоеды тут же подведут тебя под запрет на распространение сведений о способах употребления наркотиков. Вот и падают танцоры тысячами в обморок, а то и умирают от обезвоживания. И все эти смерти — на совести авторов закона.

   Правда, они могут сказать: закон лишь ускоряет исполнение приговора, вынесенного наркоманом самому себе. Но вот ещё пример. Один из основных каналов распространения СПИДа — инъекции наркотиков: наркоманы чаще всего так бедны, что одним шприцем пользуются несколько человек — и не по одному разу. Но бесплатная раздача одноразовых шприцев подпадает под запрет на распространение средств употребления наркотиков. А ведь каждый СПИДоносец может при различных контактах (в том числе и совершенно невинных — например, случайное столкновение в толпе иной раз вызывает обмен крови через ссадины) заразить десятки людей, не виновных ни в чём, кроме избрания законодателей с устаревшими взглядами!

   Уже во время написания этой статьи антинаркотическое ведомство запретило включать в солдатские индивидуальные аптечки — и даже в полевые комплекты санитарных служб — промедол. Тем самым чуть ли не любой солдат, серьёзно раненный в бою, обрекается на смерть: если не снять болевой шок в первые же минуты после ранения (а из всех доступных сейчас медикаментов нужной силой и скоростью действия обладают только опиаты — именно благодаря тому, что подменяют эндорфины, то есть как раз по своей наркотической активности), боец может погибнуть даже в отсутствие повреждений, заведомо несовместимых с жизнью. Вряд ли Черкесов и его профессионалы не понимают пагубность такого решения. Но ныне действующий закон, требующий полной изоляции общества от наркотиков, просто не оставляет им иного выбора.

   Авторы нашего антинаркотического закона и депутаты, за него проголосовавшие, скорее всего искренне верили, что действуют исключительно ради народного блага. Разработчики свода законов об охране чистоты германской расы — и, конечно, законно назначенный канцлер Третьей германской империи Адольф Гитлер, замысливший и в 1935-м в Нюрнберге подписавший этот свод — тоже руководствовались искренней заботой о благе своего народа. Но последствия — и для этого народа, и для всех остальных — оказались столь убедительны, что всего через 10 лет в том же Нюрнберге впервые в истории сформулировано понятие «преступный закон», а Нюрнбергские законы признаны одним из первых образцов этого нового в юриспруденции понятия.

   Явно преступные несообразности действующего закона можно и устранить. Но это не изменит главного — запретительной идеологии. А ведь запрет лишь способствует распространению даже тех пристрастий, от которых в принципе можно избавиться (что доказал опыт сухих законов Николая Романова, Вудро Вилсона и Михаила Горбачёва). Если же верна иммунная гипотеза наркомании — запрет оказывается просто убийственным для всего общества.

   Между тем есть и опыт Нидерландов. Антинаркоманы во всём мире подчёркивают: с отменой запрета на «лёгкие наркотики» — то есть дурманы, не вызывающие физиологического, иммунного, привыкания — общее число наркоманов в стране резко выросло. Это и не удивительно: туда приезжают все, кому необходимо хотя бы на время выйти из-под жёстких законов своих родных стран. Но доля тяжёлых — необратимо зависимых — наркоманов среди постоянного населения Нидерландов заметно упала. Ведь там перестала действовать поговорка «Семь бед — один ответ». Если наказание за курение марихуаны и укол героина одинаково тяжко — люди, склонные к риску, будут с почти равной лёгкостью пробовать оба варианта. Если же лёгкое зелье общедоступно, почти все желающие задурить себе голову будут выбирать именно его.

   Впрочем, нидерландский вариант лишь указывает: легализация наркотиков менее опасна, чем их запрет. Сам же он недостаточно радикален. Оставляя ограничение на «тяжёлые» наркотики, мы сохраняем в целости все экономические механизмы, делающие их распространение выгодным до неизбежности.

   Если бы новый антинаркотический закон доверили писать мне, я отменил бы запрет на любые наркотические — и вообще психотропные — вещества. Более того, разрешил бы продажу их в любой аптеке — то есть, по сути, за те гроши, которых они реально стоят — и без рецепта. Но прилагал бы к каждой упаковке и требовал бы от каждого покупателя подписку примерно такого содержания:

   Я, нижеподписавшийся Иван Петрович Сидоров, осведомлён, что даже однократный приём лептодиклостинора³⁶ вызывает расстройства зрения, ложные слуховые восприятия, ослабление умственной деятельности, сонливую слабость, перемежающуюся вспышками беспорядочной и бесцельной бурной деятельности, а также, возможно, какие-то другие осложнения, и может сформировать у меня неодолимую потребность в последующих его приёмах, а регулярное употребление может сократить мою жизнь до 4–5 лет с момента первого приёма. Я употребляю препарат сознательно и добровольно. Я не вправе требовать бесплатной помощи в лечении от расстройств здоровья, порождённых препаратом (в том числе и тех, которые не указаны в настоящем документе, но впоследствии будут признаны связанными с его употреблением), и знаю, что не все эти расстройства могут быть излечены даже за плату. В моей возможной гибели прошу никого, кроме меня самого, не винить.

   Конечно, даже текст такого вида способен образумить далеко не каждого желающего проломить себе череп изнутри³⁷. Но всё-таки мне кажется, что многие любят искать острые ощущения на свою голову просто по недомыслию. Правда, я всегда был склонен переоценивать умственные способности человечества…

   Впрочем, подписка служит не только средством агитации — она имеет и серьёзные юридические последствия. Составляется она в двух экземплярах. Один хранится у самого наркомана. При отсутствии документа считается, что он принял наркотик, не зная об его последствиях, или одурманен по чужой злой воле³⁸. Следовательно, его можно — и нужно! — направить на принудительное лечение. Второй экземпляр сохраняется в аптеке. На его основании наркоману, утерявшему свою копию подписки, предъявляется счёт за лечение. Иначе было бы слишком соблазнительно попользоваться бесплатной скорой помощью.

   Давать любую подписку может только человек дееспособный — совершеннолетний и не душевнобольной. Значит, дети остаются в стороне от яда.

   Конечно, всё это — лишь первый простейший набросок (хотя даже он, вероятно, даст куда лучшие результаты, нежели нынешний запретизм). Несомненно, специалисты немало уточнят и в юридической форме, и в медицинском содержании предлагаемого плана действий. Но чтобы они взялись за дело, само дело должно начаться. Нужно прежде всего принципиальное решение: отказаться от американских правил и трюков вековой давности, а заняться наконец серьёзной — значит, экономической — борьбой с нашим всемирным бедствием.

   Кто может принять такое решение? Очевидно, не правоохранители — милиция или служба Черкесова. Это не их задача. Они должны выполнять любой закон и следить за его выполнением другими. А пересмотр закона — и даже сколько-нибудь глубокое исследование последствий его выполнения — выходит далеко за рамки их служебных обязанностей.

   Вряд ли займётся таким исследованием и пересмотром нынешняя Государственная Дума. Вообще-то работа с законами — именно её прямое дело. Но парламентарии во всём мире склонны ориентироваться не столько на интересы своих избирателей, сколько на их предрассудки — ведь интересы человека далеко не всегда очевидны даже ему самому, а предрассудки у всех на слуху.

   Словом, остаётся единственная инстанция — президент. Дума сейчас прислушивается к каждому его слову. Сам же он, перейдя на второй — и последний — срок полномочий, может уже не беспокоиться о грядущем переизбрании. То есть из политиков перешёл в государственные деятели: как сказал Уинстон Чёрчилл, политик думает о будущих выборах, а государственный деятель о будущих поколениях. Следовательно, наш президент просто обязан использовать свой непререкаемый авторитет для принятия решений, дающих полезный результат лишь в очень долгосрочной перспективе.

   Если иммунная гипотеза наркомании верна, то предлагаемая стратегия борьбы с наркотиками через их легализацию относится как раз к числу тех решений, какие может принять лишь президент, думающий не о выборах, а о поколениях.

⁰⁰Значительная часть рассуждений в этой статье базируется на иммунологической гипотезе, подробных исследований которой я пока не нашёл. Поэтому, завершив работу над текстом, я попросил одного знакомого, к чьим словам прислушиваются многие, передать статью в московский НИИ иммунологии, чтобы тамошние специалисты оценили достоверность гипотезы. Уж и не знаю, какими путями блуждал текст по лабиринтам московской науки. Но недавно я обнаружил его на сайте уважаемой клиники «Наркомед», специализирующейся как раз на борьбе с описанным в статье несчастьем. Из этого я сделал вывод: профессионалы не нашли в статье изъянов, так что я вправе также опубликовать её.

⁰¹В хосписах — местах ухода за умирающими — людям в последней стадии рака вводят героин: никакие менее сильнодействующие средства не могут ослабить чудовищную боль, порождённую распадом всех функций организма.

⁰²Это может оказаться рискованным. Например, приматы сотни тысяч лет жили в тропических лесах и питались фруктами, изобилующими витамином C. При такой диете мутация, уничтожившая систему собственного производства этого витамина, оказалась не смертельной. И довольно скоро приматы, не поражённые мутацией, вымерли: ведь организм, не тратящий силы на производство аскорбиновой кислоты, эффективнее вырабатывает другие — не менее полезные — вещества. Но потом один из приматов расселился далеко за пределы тропиков и уже не мог пользоваться дармовщиной. Так что сейчас мы рискуем умереть от цинги, если в нашей пище мало вещества, которым почти все остальные животные снабжаются самостоятельно.

⁰³Подобный же эффект могут вызывать не только искусственные вариации на тему эндорфинов, но и стимуляторы собственного их производства. На их систематическое воздействие организм отвечает ослаблением реакции соответствующих систем. Поэтому, если отказаться от давно привычного лакомства, периодического издания, спортивного зрелища или сериала, выработка гормонов счастья сократится так резко, что похмелье будет немногим слабее, чем при отказе от героина.

⁰⁴Строго говоря, этот уровень может показаться недостаточным. Ведь искусственными средствами можно создать концентрацию активного вещества, недостижимую в норме. Принудительный кайф бывает столь впечатляющим, что даже излечившийся наркоман вспоминает о нём с сожалением. Но это психологическое пристрастие — и его преодоление — не связано с физиологическими механизмами.

⁰⁵Лично мне удалось отвыкнуть от курения за неделю приёма анабазина.

⁰⁶Впрочем, не исключено, что найти не удастся ничего. Тема наркомании так болезненна, что подталкивает к цензуре даже многих людей, во всём остальном вполне вменяемых. Так что заметка могла быть изъята с самыми добрыми намерениями.

⁰⁷Иммунитет впервые выявлен как средство борьбы с инфекционными заболеваниями. Поэтому долгое время единственной его задачей считалась защита от болезнетворных клеток извне. Отсюда и название: immunitas по-латыни — неприкосновенность. На самом же деле иммунитет борется с любым отклонением. Опасные микробы попадаются не каждый день, а клетки, по разным причинам выходящие из повиновения, возникают чуть ли не ежечасно.

⁰⁸Возможно, именно поэтому одна из теорий лечения диабета рекомендует воздерживаться от начала инъекций инсулина, пока состояние не станет явно угрожающим.

⁰⁹Разумеется, риск существует даже при правильной дозировке — особенно после тяжёлых операций, когда обезболивающее вводят по нескольку дней и даже недель. Например, после Первой Мировой войны, когда методы обезболивания были ещё несовершенны, ряды наркоманов пополнили миллионы увечных воинов.

¹⁰После столкновений с боевиками в Чечне федералы неизменно находят изрядное количество «шприцев с наркотиками». Скорее всего это как раз шприц-тюбики из солдатских аптечек: обезболивающее, вколотое сразу после ранения, снимает болевой шок, способный убить даже без повреждения жизненно важных органов.

¹¹Данные эти, правда, несколько сомнительны. Большинство публикаций лишь повторяет официальные результаты первого крупного исследования воздействия конопли на человека. А ведь оно проведено в США в разгар истерии, закончившейся принятием разрушительного «сухого закона». И финансировали его табачные компании. Конопля — их главный конкурент. Её проще выращивать, чем табак. А главное — растят её ради прочного волокна, идущего на канаты и ткани. Листья и пыльца, содержащие физиологически активный компонент, оказываются бесплатным приложением к пеньке. В открытой конкуренции конопля может вовсе вытеснить табак.

¹²Из-за этого цикла спирты, содержащие нечётное число атомов углерода, действуют на организм значительно сильнее и опаснее, чем чётные спирты. Основные звенья цикла рассчитаны на работу с этиловым спиртом и его производными, также содержащими два атома углерода. От более сложного спирта отщепляются двухуглеродные звенья. Если общее число углеродов чётно, в конце концов останется этиловый спирт — и цикл Кребса полностью его переработает. Если же нечётно — останется метиловый (муравьиный) спирт. Он, как и этиловый, окислится до альдегида. Но уксусный альдегид немедленно подхватывается следующим звеном цикла. А вот перерабатывать муравьиный альдегид это звено не умеет. Он накопится в тканях и нарушит множество биохимических процессов. Не зря высокая его концентрация консервирует ткани (так, характерный запах морга вызван в основном формальдегидом, используемым для длительного хранения исследуемых органов и тел).

   Поэтому и суррогатные напитки заметно менее опасны, чем можно было бы предположить, исходя только из концентрации в них муравьиного и других нечётных спиртов. Впрочем, особо надеяться на это не советую: соотношение скоростей биохимических реакций зависит от такого множества факторов, что трудно заранее предсказать последствия «сучка» или «бормотухи».

¹³Индейцы Северной Америки начинают курить табак едва ли не до отлучения от материнской груди — но расстройств, вызванных именно никотином, у них почти не наблюдается. В иудейские обряды, обязательные к исполнению с двенадцатилетнего возраста, входят изрядные выпивки по нескольким большим праздникам — и считается, что среди евреев алкоголики встречаются намного реже, чем у родственных им народов (например, арабов-христиан — мусульманам спиртное вообще запрещено религией). В странах традиционного виноделия — Грузии, Италии, Молдавии, Франции — вино едва ли не доступнее воды — и тамошний алкоголизм заметно отличается, например, от русского, а главное, довольно редок.

¹⁴У лимфоцитов — основных иммунных клеток — есть изменчивые участки генов. Поэтому ещё в эмбрионе зарождаются лимфоциты, способные вцепиться во что угодно. Те, что настроены на вещества, уже имеющиеся в организме, связываются с ними немедленно — и вымирают, не оставив потомства. В зрелом организме остаются только лимфоциты, умеющие нападать на то, что в нём обычно отсутствует.

   Кстати, в современном почти стерильном мире дети слишком хорошо защищены от посторонних воздействий. В результате организм содержит слишком много лимфоцитов, способных атаковать достаточно безобидные вещества. Отсюда резкий рост аллергических заболеваний — нападений иммунитета на сам организм.

¹⁵Латинское название мака — papaverum — означает «настоящая детская каша». Во всех землях, где массово произрастает мак, его настойкой или кашицей из растёртых семян подкармливают младенцев, чтобы меньше плакали и больше спали. И всюду, где эта традиция распространена, взрослые тоже часто употребляют препараты мака, но очень редко становятся от них необратимо зависимы.

   В Центральной России для той же цели используют отвар конопли. Препараты её, употребляемые взрослыми, носят в народе выразительное название «дурь»: их применение не уважаемо, но не вызывает праведного гнева. Правда, конопля не так показательна, как мак: выше уже отмечено, что наркотического привыкания она в принципе вызвать не может — механизм пристрастия к ней качественно иной.

¹⁶Кстати, по действию на психику эти вещества противоположны. Может быть, грамотный врач Артур Конан Дойл дал своему герою две наркомании сразу именно в надежде на то, что их антагонизм предотвратит безнадёжное пристрастие?

¹⁷Правда, курение сушёного, но не очищенного, макового сока создаёт в организме куда меньшую концентрацию опиатов, чем инъекция. Соответственно и собственная выработка эндорфинов подавляется слабее. Поэтому риск необратимой наркомании у курильщика опиума заметно меньше, чем у морфиниста со шприцем.

¹⁸Соседний Афганистан — доселе один из главных центров производства опиатов.

¹⁹Организация стран-экспортёров нефти (Organisation of Petrol Exporting Countries — OPEC) поддерживает высокую цену жёсткими квотами добычи. Но почти каждый член ОПЕК экспортирует заметно больше согласованной нормы, чтобы подзаработать. Уже давно сами квоты определяются в расчёте на постоянное превышение.

²⁰В ОПЕК не входят многие крупные производители нефти. Это и страны Западной Европы, ведущие добычу в прибрежных водах, и некоторые латиноамериканские страны, и Россия, экспортирующая немногим меньше Саудовской Аравии… Все они согласуют с ОПЕК свою политику лишь в той мере, в какой это выгодно им самим.

²¹Так, распределители нефти, газа и электричества считаются «естественными монополиями» только в странах, где землю под трубы и кабели выделяет государство — в других местах всегда можно купить себе землю и проложить всё, что нужно.

   Для избавления от путаницы авторства и заработка разработана Общая Общественная Лицензия (General Public License — GPL). Выпущенные под этой лицензией программы (самая известная из них — операционная система Linux) невозможно монополизировать, на них трудно получить сверхприбыль — зато и развиваются они, как правило, заметно быстрее аналогичных монопольных программ.

²²Увы, голос здравого смысла осознают далеко не все — и зачастую лишь в духе старой грустной поговорки: «Если бы я был такой умный сейчас, как моя жена потом!»

²³Если иммунная теория наркомании верна, излечить удастся далеко не всех. Но чем популярнее лечение, тем больше доля тех, кто обратится к врачам достаточно рано, пока иммунитет ещё не успел сделать пристрастие необратимым.

²⁴Отец легендарного Александра тоже был незаурядным полководцем. А как государственный деятель, пожалуй, даже превосходил сына.

²⁵Строго говоря, прообразы сетевого маркетинга существовали задолго до того, как наркоторговля сделала эту схему популярной. Например, именно по ней распределяется благодать божия во многих течениях христианства. Не зря Маркс называл религию опиумом народа. Правда, Карл Генрихович имел в виду не наркотическое (в его пору мало кого пугавшее), а обезболивающее действие.

²⁶Drug Enforcement Administration борется не только с общепризнанными наркотиками. Практически любой сильнодействующий препарат может употребляться не только в лекарственных целях, но и для изменения состояния организма без явных медицинских показаний (вспомните хотя бы допинги в спорте). И всякое такое употребление может быть объявлено злоупотреблением, требующим принудительного пресечения.

²⁷Провозгласив 13 британских колоний в Новом Свете независимыми Соединёнными Государствами Америки, их основатели постарались как можно чётче отделить свои республики от старых монархий. В частности, они сочли обидным для членов правительства название «министр», происходящее от латинского minister — меньший — и значащее «слуга» — пусть и слуга короля. Предпочли назвать их секретарями государства (у нас государственным секретарём называют только тамошнего министра иностранных дел, а, например, секретаря по обороне в нашей прессе зовут привычно — министр обороны). Соответственно и структура, подчинённая такому секретарю, называется просто отделением — department — правительства.

²⁸Задачи department of justice заметно отличаются от функций нашего министерства юстиции. В частности, оно включает многие следственные структуры. А, скажем, его глава — General Attorney of the USA, то есть главный поверенный СГА — формально вправе представлять интересы федерального правительства в любом судебном процессе. Поэтому у нас его зовут то министром юстиции, то генеральным прокурором.

   Вообще в странах прецедентного права — а таковы все государства англосаксонской культуры, включая бывшие британские колонии — нет чёткого различия между адвокатами и прокурорами. Уголовные дела там считаются разновидностью гражданских — просто в качестве одной из сторон тяжбы выступает власть (формально — народ, этой властью представленный). Дело «Джон Доу против Ричарда Роу» внешне ничем не отличается от дела «Народ округа Мидлэнд против Джона Доу» (и даже от дела «Джон Доу против народа округа Мидлэнд»). Но в гражданском деле на обеих сторонах выступают равноправные юристы. Так и любой юрист соответствующего уровня квалификации, работающий в аппарате власти, вправе представлять её интересы в качестве поверенного, когда она выступает и истцом (что соответствует задачам прокурора в римском праве), и ответчиком.

²⁹Какого — не скажу. Я не помогаю любителям промывания собственных мозгов.

³⁰Любое обезболивающее предназначено примерно для тех же целей, что и эндорфины, и поэтому вызывает какую-то часть порождаемых ими эффектов. Но соотношения этих эффектов различны. Хорошее обезболивающее должно как можно лучше отключать чувство боли и при этом вызывать как можно меньшую эйфорию — не только ради борьбы с потенциальной наркоманией, но и во избежание утраты больным способности к трезвой самооценке своего состояния.

³¹Сюжет фильма «Некоторые любят погорячее» (в нашем прокате — «В джазе только девушки») выстроен вокруг самого известного эпизода междоусобиц — бойни в день святого Валентина, когда одна из банд чуть ли не полностью перестреляла другую. Правда, история умалчивает, был ли при этом хоть один свидетель (а не то что двое, как в фильме) и какова оказалась его судьба.

³²Знаменитая «Кока-Кола» была смешана на основе кокаина. С 1911-го года в неё идут листья специального — бескокаинового — сорта коки.

³³Президент Клинтон однажды признался: в юности пробовал курить марихуану, но не затягивался. Первой части его признания поверили все.

³⁴В социалистическом лагере и странах третьего мира система юридических норм — в том числе и антинаркотических — всегда была существенно сложнее. Поэтому в них проявления тех же экономических законов исследовать сложнее. Но общие тенденции во всём мире практически одинаковы.

³⁵Кстати, доза для этого требуется сверхлошадиная. Когда уже шла работа над статьёй, правительство России установило, какие дозы наркотиков можно считать слишком малыми для продажи, а предназначенными только для разового потребления (у нас производство и продажа наркотиков, в отличие от их потребления, уголовно наказуемы: законодатели надеялись, ограничивая предложение наркотиков, уменьшить спрос — а добились, естественно, лишь роста цен). Допустимая доза кетамина оказалась в несколько раз больше максимального однодневного запаса любого активно практикующего ветеринара.

³⁶Название вымышленное. Всякие совпадения и созвучия случайны.

³⁷Я — внук двоих хороших врачей. Среди первых изданий, которые я начал читать в раннем детстве — журнал «Здоровье». Угрозы, создаваемые курением, я не только знал, но и сам не раз красочно описывал знакомым курильщикам. Но всё это не помешало мне на 17-м году жизни — 1969.10.04 — выкурить первую сигарету. Последнюю же выкурил на 38-м году — 1990.07.15. Хотя всё это время прекрасно помнил о возможных последствиях. А некоторые даже испытал на своей шкуре.

³⁸С незапамятных времён один из простейших способов кражи — добавление в пищу или питьё намеченной жертвы каких-то усыпляющих или оглупляющих веществ. Правда, в нашей стране чаще всего пользуются клофелином. Он всего лишь понижает кровяное давление. Но если оно изначально было в норме, то человек, непривычный к его скачкам, теряет сознание просто от слабости.