Коммунизм — опиум для народа

Анатолий Вассерман

   Ещё со школьной скамьи известно нам изречение Маркса: «Религия — опиум для народа». Но все ли мы знаем, что классик имел в виду?

   Когда чеканная формула была опубликована впервые, опиум в Европе наркотиком отнюдь не считался. Это было в ту пору практически единственное средство обезболивания. И Карл Генрихович вовсе не поминал ни разрушение психики, ни невозможность отказаться от привычного зелья… Словом, ничего из знакомого нам широкого спектра последствий наркомании. Он лишь говорил о религии как средстве отвлечься от житейских тягот и невзгод.

   В этом качестве религия пребывает и поныне. Не зря во всём мире число и активность верующих возрастают в эпохи, для жизни не приспособленные. Войны, кризисы, реформы стягивают в храмы, гонят к астрологам, экстрасенсам и прочим шаманам тех, кому в нормальном состоянии достаточно веры в собственные силы. А пока времена спокойные, веруют в основном люди не слишком молодые — ибо старость сама по себе источник множества неприятностей.

   Но уже к концу жизни отца-основателя начались чудеса фармацевтической химии. Родились новые обезболивающие — с побочными эффектами неизмеримо меньшими. Так что опиум почти вышел из медицинского употребления. Разве что при тяжелейших ранениях, инфарктах — когда побочные эффекты меркнут перед угрозой смерти от боли — применяют выделенный из опиума морфин. Но однократно — только чтобы успеть дотащить больного до настоящей медицинской помощи. И то в последнее время морфин даже в этой роли вытесняют его производные, менее эффективные, но не вызывающие столь быстрого привыкания.

   Лишь в последних стадиях рака регулярно вводят морфин. И даже ацетоморфин, более известный как героин. Тут уж человек дожить до наркомании заведомо не успеет.

   Итак, медицина в опиуме нынче почти не нуждается. Посему на первый план вышли именно побочные эффекты его применения. В Европе он признан абсолютным злом — наркотиком. И изречение Маркса послужило нерассуждающим его последователям указанием к полному истреблению религии.

   Кстати, на Востоке, где чудеса современной фармации всё ещё малодоступны, опиум по-прежнему употребляется в народной медицине. И особого ущерба при правильном применении не причиняет. Посему наши европейские гонения на обезболивающие наркотики — опиум в Азии, коку в Латинской Америке — в дальних краях особого понимания не встречают.

   Впрочем, во времена Маркса не только медицина была по нынешним меркам маломощна. Социальные хвори тоже лечению поддавались с большим трудом. Так что и религия не могла утихомирить народную боль. Почему и нуждалось общество в новых рецептах. И коммунистические идеи, дотоле бывшие на периферии массового сознания, стали фантастически популярны. Проекты переустройства общества на основе всеобщего обобществления плодились десятками. Краткий перечень самых популярных приведен в «Коммунистическом манифесте» — а сколько не удостоились даже такой памяти!

   Доктор философии проанализировал эти рецепты, отсеял всякий абсурд, обобщил всё, что в его эпоху выглядело реализуемым… Так и родился научный коммунизм.

   Обезболивающее оказалось непревзойдённым. Ради предсказанного доктором Марксом светлого будущего люди терпели лишения и совершали злодеяния худшие, нежели ради любой другой религии.

   Но не всякое лекарство — лучше болезни. Коммунистам, несмотря на немыслимые усилия верующего в них народа и несметные богатства вверенной им страны, так и не удалось построить общество, приемлемое для людей. Как недавно выяснилось, не по злонамеренности, а по неразрешимости поставленной задачи.

   Теоретическая основа научного коммунизма — централизованное планирование всего производства в стране, а ещё лучше — во всём мире. Если не планировать, зачем тогда обобществлять? Если план не позволит производить больше и лучше, чем при «частнособственнической анархии» — за счёт чего строить светлое будущее?

   Тем более что польза планирования была очевидна ещё в марксовы времена. Не зря фабрика Эрмен и Энгельс под чутким руководством его верного соратника процветала — прежде всего благодаря умелому планированию всей её работы.

   Да и математически задача несложна. Составление сбалансированного плана — это решение системы простейших в математике уравнений: линейных. И всего по одному на каждое наименование планируемой продукции — сырья, полуфабрикатов, деталей, готовых изделий. Правда, план желательно ещё и оптимизировать — из множества сбалансированных отобрать наилучший, приносящий обществу максимум пользы. Иначе и планировать незачем…

   Число действий, необходимых для решения линейной системы, пропорционально всего лишь третьей степени числа уравнений. По математическим меркам — элементарщина. Увеличим число уравнений (то есть товаров и их деталей) вдвое — и время решения возрастёт всего лишь в восемь раз; увеличим в десять раз — решать будем в тысячу раз дольше… А уравнения материального баланса, из которых состоит план, ещё и нулями изобилуют. Поэтому для них показатель степени удаётся снизить чуть ли не до двух. Правда, оптимизация добавляет к показателю степени ещё примерно полтора. В реальных задачах планирования показатель оказывается где-то между 3 и 4. Но всё это в человеческих силах: Фридрих Фридрихович с помощью нескольких счетоводов справлялся.

   Вот только изделий на его фабрике были считанные десятки. А в Союзе в конце 70-х (когда академик Глушков впервые эти рассуждения опубликовал) выпускалось различных видов продукции двадцать миллионов. То есть задача сложнее в миллиарды миллиардов раз. И весь тогдашний компьютерный парк мира рассчитывал бы сбалансированный план для СССР многие тысячи лет. А оптимальный — миллиарды…

   Конечно, вычислительная мощность нынешних компьютеров не в пример выше. Но и число товаров растёт. Такими темпами, что план всё равно не вычислишь.

   Не зря в советские времена на наших прилавках лежали не сотни сортов сыров и колбас, как на Западе, а один–два. Плановики старались любой ценой сократить число уравнений в плане и хоть таким способом сделать задачу решаемой. Увы, и это не помогало: при десятках даже не миллионов, а тысяч товаров система не решается в сроки, сопоставимые с темпами развития хозяйства — хотя бы за годы.

   Штангу в два пуда поднимет каждый. В два центнера — редкие чемпионы. В две тонны — никто. А планировать народное хозяйство страны в целом — не легче, чем поднимать голыми руками штангу во много миллионов тонн. Задача, вообразимая разве что в приступе мании величия. Впрочем, до каких только маний не доводят наркотики (в том числе и социальные)! Неудивительно, что поставленная перед невыполнимой задачей страна надорвалась.

   Зато при малом числе уравнений сбалансировать и оптимизировать план вполне возможно. Поэтому во время войны, когда изделий производятся считанные тысячи, советская плановая система являла миру чудеса эффективности. Жаль только, в мирное время она неприменима.

   Что и доказала миру весьма убедительно. Победители в величайшей из войн живут куда хуже побеждённых. И во всех странах, расколотых превратностями послевоенной политики на социалистическую и капиталистическую части, процветала, увы, не социалистическая. А страны победившего передового учения существовали в основном растратами природных ресурсов — в первую очередь дешёвой сибирской нефти.

   Обещанное лекарство от массовой нищеты оказалось опиумом. Обезболивает на какое-то время. Но не спасает.

   Убедившись в этом на нашей шкуре, остальной мир пошёл, как говорил Ульянов, другим путём. Раз централизованное планирование не работает — надо развивать экономику на основе частного предпринимательства. А уже экономика даёт материальную базу для социальной инженерии.

   На этом пути пришлось смириться с тем, что серьёзная экономика — это в первую очередь тяжкий каждодневный труд. А развитие неизбежно порождает кризисы. Их лишь к концу 30-х научились смягчать и гасить, размазывая во времени и превращая в затяжные, но терпимые спады. Собственно, именно Великий кризис начала 30-х и вынудил мир всерьёз заняться социальной инженерией. Да и частная собственность — это ответственность за каждый шаг собственным достоянием: даже в стабильные времена ежегодно разоряется чуть ли не каждая пятая американская фирма.

   Но в итоге основная масса жителей стран Запада вполне благополучна. Даже те, кто работал в неудачных фирмах: на место каждой разорившейся развитие ставит новые. А нищета понемногу уходит на задворки общества.

   Впрочем, обобществление экономики считалось лекарством не просто от нищеты. А от социального неравенства.

   Народы всего мира знают анекдоты о том, как бог обещал человеку: «Я выполню любое твоё желание, но твой сосед получит вдвое больше». И человек (после долгих раздумий) попросил: «Боже! Вырви у меня один глаз!»

   Конечно, это случай крайний. Но любому тяжелее свои несчастья переживать на фоне общего благополучия. И если несчастье преодолеть не удаётся — рождается соблазн преодолеть благополучие.

   Социальное неравенство действует на общество разрушительно. Его можно сократить, уменьшая число бедных. Но это трудно, долго и сложно. Поэтому коммунисты избрали путь быстрый, лёгкий и простой — уменьшить число богатых.

   За лозунги социального равенства и государственной милостыни всегда голосуют те, кому живётся плохо. Поэтому коммунисты вынуждены заботиться о том, чтобы плохо жилось большинству. Не зря они так сражаются против экономических реформ — ведь когда реформы эти завершатся, жизнь в России заметно улучшится. Любой наркотик перестраивает обмен веществ так, чтобы отказ от него резко ухудшал самочувствие — потому он и наркотик.

   И, как от любого наркотика, отказаться от коммунизма нелегко.

   Стандартные методы лечения, включающие полную изоляцию от доступа к наркотику, у нас применить не сумели. Верховный совет в 1991-м не переизбрали. Процесс по делу КПСС в Конституционном суде проигран. Коммунистическая (как и нацистская) пропаганда ведётся беспрепятственно.

   Сохранена и материальная основа наркомании. В деревне всё ещё царит колхозное рабство. Конкуренция — единственный надёжный двигатель развития экономики — практически отсутствует, а зачастую и подавляется искусственно (например, пошлинами на импорт). Чиновникам по сей день подконтрольна вся экономика, включая формально частную.

   В итоге, судя по результатам думских выборов, почти половина россиян до сих пор сидит на игле.

   Что, между прочим, обязывает нас отложить президентские выборы до 2000-го года, когда нынешние экономические реформы дадут бесспорный результат. Ибо наркомана любой суд признаёт общественно опасным или вообще недееспособным. И вверять таким судьбу страны — а значит, и миллионов нормальных граждан и даже (с учётом коммунистической агрессивности) других стран — недопустимо. Не зря в Алжире отменили второй тур парламентских выборов, где побеждали исламисты, мечтающие о возврате к блаженным временам боевых походов Мухаммада. И весь мир признал эту отмену самым демократичным из всех деяний нынешней правящей алжирской партии.

   Хотя и наше правительство в итогах нынешнего голосования виновато. После четырёх лет операции без наркоза люди тянутся к наркозу без операции.

   Хорошо бы, конечно, сочетать наркоз и операцию. И Черномырдин, сменяя Гайдара, искренне этого желал. И Явлинский, надеясь сменить Ельцина, уверен, что у него получится. И добросовестные социал-демократы — Попов, С. Фёдоров, В. Лысенко… — обещают.

   Только наркоз кончился задолго до операции. Наркоз нефтяной. После октября 1973-го, когда очередная война Египта с Израилем подняла мировую цену на нефть в сотни раз. Тогда реформы, которые (преодолевая сопротивление коммунистов) проводил Косыгин, прекратились. Вместо ремонта прохудившейся экономики дыры стали затыкать пачками нефтедолларов.

   Ремонт прекратился в самом прямом смысле. С 1975-го 90 % амортизационных отчислений (то есть денег на ремонт и реконструкцию) промышленности переводились через госбюджет на развитие военной индустрии. А недостающие из-за разрухи товары закупались за границей. На всё ту же выручку от нефти.

   Но уже более 10 лет цены на нефть падают. Самый удобный момент для операции давно пропущен. Между прочим, стараниями коммунистов. Нынешней — и любой другой — власти рассчитывать не на что, кроме нашего терпения.

   Наркоз — сравнительно недавнее достижение медицины. Ещё в середине XIX века оперировали без наркоза. При этом, конечно, действовать надо быстро. Бальцерович в Польше, Клаус в Чехии уложили основные реформы в считанные месяцы. Коммунисты знали, что делали в верховном совете, тормозя Гайдара весь 1992-й год, отстраняя его к концу года от власти. Чем дольше идут реформы, тем больнее народу и тем больше у коммунизма будет поклонников.

   Но при должном мастерстве и скорости хирургов большинство операций даже в средние века кончались благополучно.

   А вот наркоз без операции смертелен всегда.