Волкодав — прав, людоед — нет!

   Действительность всегда хуже мечты писателя. Естественно, Солженицын ругает нынешних реформаторов почти так же страстно, как былых революционеров. Не оправдали мы его надежд.

   Не обижаться же за это на Александра Исаевича! Слишком уж многому он нас научил. Главное — правилам поведения в этически сложных случаях.

   А случаев таких, к сожалению, меньше не становится. Наоборот, на место старых, уже решённых, задач каждый день приходят новые, ничуть не проще. Вот и сейчас российское общество вновь на грани раскола:

   Но бывают ли вообще войны справедливыми? Глядя на мёрзнущие в палатках тысячи беженцев и методичные обстрелы посёлков, начинаешь подозревать, что не бывают. Да и чеченские союзники России — вроде недавно помилованного Беслана Гантамирова — не вызывают особого уважения.

   А когда вспоминаешь прошлую кампанию — ковровые бомбёжки, фильтрационные лагеря, неопознанных солдат и прочие чудеса нашей организованности — вообще становится страшно: может ли вообще российская власть хоть в чём-то действовать справедливо?

   Недаром люди несомненно благородные — Валерия Ильинична Новодворская, Сергей Адамович Ковалёв — так стойко протестуют против боевых действий в Чечне. Валерия Ильинична со своими соратниками по партии — Демократическому Союзу — вообще считает всю деятельность нашей армии колониальным геноцидом.

   Да и преступная сущность чеченских вождей тоже у многих вызывает сомнения. Некоторые СМИ (особенно — отстаивающие позиции блока ОВР) считают даже, что взрывы жилых домов вполне могут быть делом рук нашей собственной ФСБ. Тем более что среди непосредственных исполнителей, разыскиваемых этой самой ФСБ, ни одного чеченца. А найти заказчиков преступлений нашим правоохранителям доселе удавалось крайне редко.

   Только выпадают из этой стройной картины отдельные мелкие штрихи.

   Правозащитники доказывают законность нынешней чеченской власти — следовательно, незаконность российских ударов по ней. Но забывают, что первым — ещё в 1991-м — эту законность признал коммунистический Верховный совет. За генерала Дудаева проголосовали менее 10 % жителей тогдашней Чечено-Ингушетии. Протестующее большинство разгоняли вооружённые боевики — в том числе выпущенные из местных тюрем. В Грозный вылетели десантники, чтобы прекратить насилие. Верховный совет — по инициативе своего чеченского председателя — запретил им действовать и вскоре вообще отозвал из республики. Стоит ли Валерии Ильиничне столь трогательно воссоединяться со своими всегдашними противниками?

   Одинаково уважаемые оценки количества беженцев расходятся чуть ли не в десятки раз. Впрочем, это понять ещё можно. Но почему все беженцы стремятся в расположение той самой армии, чьими ударами вроде бы объясняется их бегство? Хотя неподалёку — Грузия, привечающая вооружённых чеченцев, невзирая даже на их соучастие в отделении Абхазии. Почему рядовые обитатели Чечни ожидают помощи от тех самых властей, которые объявили их руководителей преступниками?

   А главное, пожалуй, отличие от прошлой кампании — чисто детское:

   О взрывах можно спорить ещё долго: улик диверсанты оставляют немного. Но что совершенно бесспорно — так это места первых выстрелов.

   В 1994-м российские войска вошли в Чечню под лозунгом восстановления конституционного порядка. Что само по себе было удивительно. Российское общество до сих пор не привыкло жить по конституции. А уж в те времена, когда конституции еле-еле год исполнился, в неё и вовсе никто не верил.

   В общем правильно не верили. Главная причина вторжения — охота за организаторами многочисленных захватов заложников в сопредельных областях. Но тогда не было предъявлено ни одного бесспорного доказательства причастности руководителей Чечни к этим захватам. Соответственно можно было ещё надеяться, что для пресечения обычной уголовщины хватит усиления органов внутренних дел. И открытие огня на чеченской территории многие признали избыточным и неправомерным.

   Но в 1999-м боевые действия начались не в Чечне, а в Дагестане. И официальное чеченское руководство не выказало ни малейшего желания пресечь деяния своих вооружённых отрядов. Следовательно, отвечает за эти деяния. И навлекает ответственность на всю республику.

   Правомерность силового ответа ни в коей мере не зависит от правового статуса самой Чечни. Если это часть Российской Федерации — федеральные силы преследуют вооружённых бандитов. Если, как полагают некоторые правозащитники, независимое государство — российская армия пресекает вооружённую агрессию.

   Недавно мировую общественность потрясло заявление верховного комиссара ООН по делам беженцев. Ещё бы: после месяцев рассуждений о гуманитарной катастрофе услышать от столь ответственного и многоопытного политика, что никакой катастрофы нет!

   Впрочем, что такое гуманитарная катастрофа?

   В технике давно решено: катастрофа — это когда есть человеческие жертвы; всё остальное, даже чудовищно разрушительное — всего лишь авария.

   С этой точки зрения катастрофа в Чечне бесспорна. Человеческих жертв там, увы, более чем достаточно. Иначе, собственно, вряд ли кто-нибудь бежал бы из обжитых — пусть и голодных — краёв.

   Но можно ли такую катастрофу считать гуманитарной?

   Точное определение этого понятия в международном праве отсутствует. И вряд ли в обозримом будущем появится. Слишком уж непохожи в разных краях представления о катастрофах и о гуманизме. Причём причины здесь иной раз почти что объективные. Долго придётся ждать от миллиардного Китая такого же понимания ценности каждой человеческой жизни, какое давно уже утвердилось среди считанных тысяч люксембуржцев. Да и нас ещё недавно учили, что высшее счастье и главное человеческое предназначение — отдать жизнь: добро бы за Родину, а то и вовсе за Сталина.

   Приходится самим догадываться, что имеют в виду наши порицатели. Вероятно, если катастрофа гуманитарная — значит, дело не в самих человеческих трагедиях (их в любой катастрофе немало), а в человеческом отношении к этим трагедиям. Но где отношение — там мораль. За которую и отвечают в российском обществе правозащитники.

   Правозащитники могут себе позволить ограничиться выражением своего отношения к событиям. Правительство же в этих событиях участвует — а многие события даже создаёт. Так что придётся обсуждать и отношения, и действия одновременно. То есть этику поведения.

   Прошлая кампания была с точки зрения этики более чем отвратительна. Генеральё, похоже, признавало единственный способ ведения боевых действий — удары лбом в лоб. Жертвы на чеченской стороне никто не пытался считать — уничтожали всех подряд. Оправдывать всё это пытались большими потерями федеральных войск — как будто сохранение своих бойцов вовсе не входит в служебные обязанности командиров.

   Не отставали от армии прочие вооружённые россияне. Армия — как на любой войне — хватала всё, что плохо лежит, в зоне наступления. Внутренние войска подчищали оставшееся. Но даже несмотря на то, что в тылу свободного времени больше, чем на линии фронта — трофеев на милицейские аппетиты не хватало. Поэтому бравые сотрудники МВД превратили фильтрационные лагеря в хранилища заложников и брали за освобождение немалый выкуп. А чтобы платили охотнее — условия содержания в лагерях были нечеловеческие, зато избиения заключённых зверские.

   Генералы той кампании жалуются, что их то и дело останавливали. Не удивительно. Единственная война, которую невозможно выиграть — война с партизанами. Понятно, политическая власть пыталась приостановить рост числа вооружившихся жителей Чечни. И прекращала огонь при малейшей надежде на соглашение с теми, кто уже взялся за оружие. Увы, не получилось. Слишком уж эффективно размножает партизан взятие заложников.

   Когда же заложников взяли сами чеченцы — никто из силовиков даже не пытался сделать хоть что-то осмысленное. Хотя захватов ожидать следовало: в конце концов, именно в погоне за специалистами по захватам заложников российские войска и пришли в Чечню. Тем не менее в Будённовске ответственность пришлось брать на себя премьер-министру. А налётчиков на Кизляр вроде бы попытались остановить в Первомайском — но из разрушенного до основания села налётчики спокойно ушли.

   В довершение идиллической картины федеральные силы щедро — заметно дешевле рыночных цен — продавали противнику оружие и боеприпасы.

   Так что не зря по итогам той войны все силовики были сменены. Кто раньше, как Ерин и Степашин, кто позже, как Барсуков и Грачёв — но все.

   Не правда ли, нынешняя кампания мало напоминает тогдашнюю?

   Федеральных солдат берегут, насколько это вообще возможно в условиях боевых действий. Правда, смерти от своего огня всё ещё бывают. Увы, это, как ни странно, жестокая военная необходимость. Если противник подошёл почти вплотную, малейший промах оборачивается жертвами. Но точный расчёт давно уже показал: в таких случаях гибнет несравненно меньше бойцов, чем от неподавленного противника. Не зря во время знаменитой «бури в пустыне» большинство потерь в союзных войсках были как раз от собственных бомб и снарядов. Безжалостная военная логика указала: если по своим не бить, своих же погибнет больше.

   Почти как о своих солдатах, заботятся нынче и о мирных жителях. Хотя среди них, к сожалению, в десятки раз больше жертв, чем среди боевиков. Но это опять же неизбежно. Ведь боевиков в тысячи раз меньше, чем тех, чьими телами они прикрываются. Тут уж никакой снайпер от ошибок не застрахован. Одно утешение: за годы разбойной власти в Чечне от рук самих боевиков погибло мирных граждан несравненно больше.

   Грабежей и мародёрства вроде бы не заметно. Конечно, солдат на любой войне не прочь полакомиться местными курами да барашками. Но всеобщего хапка под стать прошлой кампании, похоже, не допустят.

   Фильтрационные лагеря, правда, снова появились. Только про былые ужасы в них пока ничего не слышно. А ведь журналистов — не только российских, но и импортных — в тех краях более чем достаточно.

   Словом, общего между прошлыми и нынешними боями — ничего, кроме самого театра военных действий. Раньше российские вооружённые силы вели себя как захватчики на чужой и чуждой земле. Теперь — как освободители родных краёв от кучки бандитов, пришедших с мечом и от меча гибнущих.

   В 1994-м действительно можно было найти некоторые основания для обвинения российской армии в нападении на мирных граждан. Тем более что поведение армии очень скоро заставило забыть о первопричине конфликта. Варварское пренебрежение тогдашнего армейского руководства к жизням собственных бойцов — не говоря уж о людях по другую сторону линии фронта — вынудило российскую общественность счесть любые действия российских войск аморальными.

   Сегодня же положение качественно иное. Армия не подставляется под выстрелы противника. И сама стреляет, насколько это возможно, только по вражеским бойцам. Точность, конечно, оставляет желать лучшего — но недавние бомбардировки Югославии показали, сколь ограничены в этом смысле возможности даже самых передовых стран мира. Но как говорили ещё в древнем Риме, если не хватает сил, то уже само желание похвально. А сознавая неизбежность промахов, армия даёт мирным жителям возможность заблаговременно эвакуироваться. И обеспечивает их возвращение на освобождённые территории. Если же они сами готовы выдворить боевиков — мирное решение удовлетворяет обе стороны: взгляните на Гудермес! Следовательно, аморальны нынче как раз боевики, прикрывающиеся собственными согражданами как живым щитом.

   Так что моральную оценку событиям в Чечне даёт поговорка, которой озаглавлена эта заметка. Поговорку привёл в своём романе «В круге первом» уважаемый всеми нами Александр Исаевич Солженицын. Поистине, классика — лучшее моральное руководство!